Андрей Кончаловский: «Спектакль для меня — это живое существо»
Андрей Кончаловский — народный артист России, президент киноакадемии «Ника», режиссер, сценарист, общественный деятель. Автор более 50 фильмов, спектаклей и сценариев. Последнее на данный момент творение в кино — фильм «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына», удостоенный в 2014 году «Серебряного льва» Венецианского кинофестиваля. Состоит в браке с актрисой, телеведущей и автором книг Юлией Высоцкой.
Режиссер Андрей Кончаловский весь в профессиональных заботах: он готовит к премьере свой новый спектакль «Вишневый сад». Но для нас он сделал исключение — и отвлекся на разговор о том, что заядлому киношнику дает работа в театре, о Чехове и о своем любимом Lexus LX 570.
На сцене
— Вы активно работаете как в кинематографе, так и в театре. В чем разница подходов при работе с двумя этими жанрами?
— Театр для кинематографиста — испытание на прочность. В театре главенствует литература. На сцене режиссеру спрятаться не за кого — он голый. И артист там голый. В кино многое можно спасти монтажом, что-то вырезать, что-то переозвучить: кто вспомнит, что там написано! А на сцене попробуй перемонтируй! Театр гораздо беспощаднее к актеру, режиссеру, драматургу. Там сразу видно, у кого получится, у кого — нет. Талант как деньги — вспомним Михаила Светлова — или он есть, или его нет...
Кино способно существовать без зрителя. Можно смотреть фильм в одиночестве и понимать: это шедевр. Театр существует лишь тогда, когда зритель играет вместе с артистом, между ними такой ток взаимоотношений: артист излучает — и зритель облучен. Состояние, можно сказать, метафизическое. В этом и есть задача режиссера: создать театральную атмосферу, душу спектакля. Замечательно сказано Михаилом Чеховым: спектакль — это живое существо, с духом, душой, телом.
Кино защищено от плохого зрителя. Кто бы ни был в зале, даже самого дурного вкуса публика, фильм не меняется. А спектакль меняется. Если зритель не отвечает актеру, это создает для него трудный, практически непреодолимый барьер. В кино артист уже отснялся, не в его власти что-либо поменять; в театре каждый спектакль — это шанс наконец добиться совершенства...
— Расскажите о спектакле «Вишневый сад», над которым сейчас вы ведете работу. Что нового привносит ваша постановка в классическую пьесу, какое неожиданное прочтение предлагает?
— Когда ставишь на сцене Шекспира или Чехова, что бы ты ни придумывал, там уже кто-то был до тебя. Какую бы трактовку ни изобретал, первооткрывателем тебе не быть — нога человека туда уже ступала. Не стоит и пытаться стать первооткрывателем, да и не это главное. Главное — найти душу спектакля, его музыку.
При работе над спектаклем «Вишневый сад», другими пьесами Чехова я смог убедиться, что не так уж важно, какая конкретная вещь Чехова, Достоевского или, к примеру, Шекспира выбрана для постановки. Для меня важен не столько сюжет и актуальность прочтения автора, сколько мир писателя. Как в капле воды отражается мир, так и в самой краткой новелле отражается написанное в десятках томов. Но можно еще наложить на это отражение мир другого творца, например, на Чехова — Бергмана, на Шекспира — Куросаву.
Мир Шекспира — это единый мир. «Гамлет», «Макбет» или же «Сон в летнюю ночь», или «Буря» — это все один мир: чувственный, плотский, с Богом, с дьяволом, с огнем, с кровью, с костями, с грубым юмором. Это Шекспир, это его мир — мир Англии XVI века. А Чехов — это мир России XIX века. И этот мир создать — потрясающе интересная задача для режиссера. Когда я говорю «создать мир», это не значит, что костюмы должны быть того века. Это должно пахнуть со сцены. Со сцены должна литься определенная энергия. И, собственно, эта энергия и есть музыка.
В мыслях
— Почему снова Чехов?
— Чехов не был ни левым, ни правым. Он говорил: я свободный человек. И писал о том, что видел. Глубина Чехова в том, что он любил людей такими, какие они есть, а не такими, какими они должны быть. Чем старше я становился, тем больше я понимал чеховских героев.
У Антона Павловича в каждой пьесе есть масса поводов для того, чтобы попытаться понять жизнь, и масса поводов для того, чтобы попытаться понять, что он имел в виду. Он говорил: высокое вместе с низким, трагическое с комическим — все в жизни перемешано. Все его пьесы кончаются, как правило, большим вопросом. В этом и заключается глубина чеховских пьес — у него нет ответов на многие вещи.
Чехов — единственный человек в русской литературе, у которого не было претензии на знание истины. Фридрих Горенштейн, замечательный писатель, мой друг, много лет назад написал, что если Толстой и Достоевский были донкихотами русской литературы, то Чехов был ее Гамлетом. Он всегда говорил: «Я не знаю». И вот это «я не знаю» и есть величие Чехова…
— Видели ли вы в последнее время фильмы, которые захотели бы переснять самостоятельно?
— Когда смотришь чье-то кино, вряд ли хочется его переснять. Оно принадлежит другому художнику. Понравились картины, снятые на малые деньги: фильм «Братья Ч» Михаила Угарова, фильм «Сын» Арсения Гончукова, фильм «Как меня зовут» Нигины Сайфуллаевой. Пожалуй, вот эти три картины.
— Есть ли у вас задумки следующего фильма? Не думаете ли вы о повторении опыта «коммерческого кино», ориентированного на широкую публику?
— У меня есть несколько замыслов, но я человек суеверный и о них не рассказываю. Пока коммерческого замысла у меня нет. Есть желание снимать фильмы за минимальные деньги.
— У вас прекрасная семья. Как бы вы посоветовали воспитывать в детях любовь к искусству? Стоит ли водить детей с самых ранних лет в театр?
— Безусловно, стоит обучать игре на музыкальных инструментах, водить в театр, на выставки, даже если им скучно. Это все равно откладывается где-то в подсознании.
За рулем
— Какова роль путешествий в вашей жизни? Где вы любите путешествовать всей семьей?
— Путешествия играют все большую роль в моей жизни. Просто в силу того, что осознаешь, как много ты еще не видел. Мы любим путешествовать с семьей всюду — Латинская Америка, Африка, Юго-Восточная Азия, Италия. Путешествовать вместе всегда интересно. Но так же хорошо и путешествовать одному, когда есть возможность просто общаться с незнакомыми людьми и встречаться как бы в первый раз.
— Андрей Сергеевич, вы давний поклонник автомобилей Lexus. Когда у вас появился первый автомобиль этой марки? Чем вызвана приверженность этому бренду?
— Впервые я сел за руль Lexus в 2002 году — я был первым в России, у кого появился Lexus LX 470. Надо признаться, что японское автостроение отличается феноменальной точностью и надежностью двигателей. С этой точки зрения я считаю Lexus исключительно надежным автомобилем. Плюс к этому внедорожник Lexus — единственный, на мой взгляд, автомобиль, дающий возможность абсолютного люкса с высокой проходимостью по российским дорогам, которые, надо признаться, требуют иногда проходимости танка. Где-то надо заехать на сугроб, где-то провалиться в страшную канаву. И с этой точки зрения для меня Lexus является надежным средством передвижения в условиях люкса.
— Что для вас самое важное в автомобиле? Каким должен быть ваш «автомобиль мечты»?
— В разной стране автомобиль должен отвечать разным потребностям. С этой точки зрения «автомобиль мечты» в России — это высокая проходимость, бесшумный мотор и большое удобство задних кресел, потому что я езжу с шофером. Сейчас у меня Lexus LX 570, и он удовлетворяет всем этим критериям.
— Много ли времени вы проводите за рулем?
— В Европе я езжу сам, в Москве и в России у меня есть водитель, потому что с парковками, как вы знаете, в Москве сложно. Следовательно, единственный выход экономить время — иметь водителя.
— Считаете ли вы, что водитель должен знать все об автомобиле, который он водит? Случалось ли вам самому «лежать под машиной», заниматься ремонтом?
— К сожалению, я в автомобиле понимаю только зажигание и педали тормоза и акселератора.
— Ваша любимая фраза в интервью — «Читайте Чехова...». А что именно из наследия великого классика вы порекомендуете нашим читателям?
— Для меня Чехов — это мой учитель, как философ и как художник, бесконечно требовательный к себе. Часто перечитываю «Скучную историю», «Рассказ неизвестного человека», «Степь». Именно их и советую всем читателям!
